И.В.Побережников

(Екатеринбург)

Политическая сказка-анекдот XVIII в.

Произнесение речей и вынашивание мыслей, могущих повредить носителю верховной власти, относились к числу наиболее важных и опасных политических преступлений в России XVII — первой половины XVIII вв. "Непристойные речи" против государя, членов царской фамилии, матерщина в их адрес, ошибки в произнесении царского титула, присваивание себе царского звания (самозванчество) составляли группу наиболее важных государственных преступлений, которые подлежали исключительному ведению особого правительственного органа с конца XVII в. и сурово наказывались. По справедливому мнению петербургского историка Е.В.Анисимова, "при… беспредельно широкой трактовке понятия "непристойных слов" к государственному преступлению можно было при желании отнести (и относили) любое высказывание подданного о государе и всем, что с ним связано, всякие суждения, мнения, воспоминания, рассказы о государе и его окружении, даже если в этих рассказах упоминались общеизвестные факты или они были лишь безвредными сплетнями или слухами. … Рассказать сказку или легенду о царях-государях и их подвигах, любовных похождениях значило для подданного рисковать головой"¹.

В 1740–1750-е гг. господствовала система "слова и дела" — публичного объявления о политическом преступлении. Доносчик, произносивший "слово и дело" по "первым двум пунктам"(злой умысел против императора; бунт или измена) на кого-либо, подвергался аресту наряду с теми, на кого следовал донос. Начиналось следствие, сопровождаемое очными ставками и пытками подозреваемых².

В 1747 г. колодник Осип Галахтионов, присланный в Московскую тайную контору из Казанской губернской канцелярии, сообщил, что содержавшийся в Казани при губернской канцелярии Григорий Семенов в конце октября 1746 г. в присутствии караульного солдата Щербакова и двух колодников, Алексеева и Поздеева, поведал "сказку", "якобы в старину вятчане трое человек ходили к царю Иоанну Васильевичу на поклон, и у одного-де человека разулась нога, а другие-де двое человек наступили на обору и запнулись, и будто бы при том по простоте своей вятчане избранили его Государя Царя Иоанна Васильевича и с царицею".

Г.Семенов, допрошенный в Казанской губернской канцелярии, чистосердечно признался в том, что действительно рассказал сказку про вятчан, но делал это "с простоты, без всякого умыслу". Тайная контора, посчитав, что "сказка про вятчан" неприлична по своему содержанию, приговорила Г.Семенова к наказанию плетьми. Данный приговор был подтвержден и высшей инстанцией — канцелярией Тайных розыскных дел³.

Сходная по сюжету сказка фигурировала в другом судебно-следственном деле. 24 августа 1755 г. капитан Орловского ландмилицкого полка Ростовцев подал рапорт на имя командующего Украинской пограничной линией, генерал-майора князя Кантемира, в котором сообщил, что содержавшийся под караулом в крепости Святой Параскевы беглый денщик бригадира Делафона И.Дмитраков (21 год, из крестьян, в службе находился с 1754 г.) объявил за собой "слово и дело". Допрошенный презусом генерального военного суда, учрежденного при Украинской линии, подполковником Ушаковым Дмитраков показал, что действительно знает "слово и дело" по 2-му пункту за драгуном Степаном Скобеевым. Когда генерал-майор Кантемир объяснил Дмитракову содержание преступлений, подпадающих под 1-й и 2-й пункты, беглый денщик пришел к выводу, что преступление, о котором он хотел поведать, скорее относится к 1-му пункту. Свидетелями по своему обвинению он объявил Сысоя Ширяева и гренадера Ефима Михайлова. Трижды подвергнутый битью батогами, Дмитраков подтвердил свое заявление.

Уже в сентябре того же 1755 г. И.Дмитраков вместе с другими задержанными — капралом Е.Михайловым и драгуном С.Скобеевым — был доставлен в Московскую контору канцелярии Тайных розыскных дел. Там он рассказал о преступлении, совершенном С.Скобеевым. По словам Дмитракова, 24 августа, после вечерни, драгун Скобеев, стоявший на часах в тюремной избе в крепости Святой Параскевы, между "партикулярными" разговорами с капралом Ширяевым произнес дерзкие слова в адрес императора Петра I. Дерзость Скобеева заключалась якобы в неприличной сказке, которую он рассказал: "Государю императору Петру Великому в Москве мужики поднесли горшок кулаги⁴, и один-де мужик, который тот горшок нес, как в покой к государю зашел, запнувшись ногою за порог, сказал: "Их-де к черту!" А товарищи его, мужики, идучи за ним, сказали ж "и с царицею, и с маленькими царенятками".

Капрал Ширяев и гренадер Михайлов, по словам Дмитракова, также слышали рассказ Скобеева. Последний отрицал обвинение Дмитракова. Сказка, которую Скобеев рассказал Ширяеву и Михайлову, по словам самого С.Скобеева, была безобидно-абстрактной по своему содержанию:" В некотором-де было царстве, в некотором государстве. Мужики приходили к царю просить пашпорта и принесли де к тому царю горшок кулаги. И те-де мужики дорогою уговорились, штоб им, пришедчи к царю, говорить тако. Первому молвить: "Здравствуй царь!" А другому: "И с царицею!". А третьему: "И с маленькими царенятками!" А четвертому: "И со всем домом благодатным!" И как-де те мужики к царю пришли в покой, тогда-де у одного развязалась у лаптя веревка, а другой-де на ту веревку наступил. И тот-де мужик с горшком и с кулагою упал и того мужика избранил: "Их де, черт бы-де тебя взял!" А другой-де, который на веревку ступил, говорил: "И с царицею" А третий: "И с маленькими царенятками!" А четвертый: "И со всем домом благодатным!" И тот-де царь на тех мужиков прогневался и велел их из покоев выбить вон".

Свидетели — Ширяев и Михайлов — подтвердили показания Скобеева, а не доносчика Дмитракова. Последний пытался на очных ставках со свидетелями доказать подлинность своего рассказа, однако затем признался, что оговорил Скобеева, который в действительности рассказал сказку без упоминания имени Петра Великого. Свой поступок Дмитраков объяснял надеждой на то, что сам он будет освобожден из-под следствия за правый донос. Таким образом, в данном случае мы имеем дело с фальшивым изветом. Ложное доносительство, вообще, было крайне распространенным явлением. Как пишет Е.В.Анисимов, "поощряемая государством, система всеобщего "стука" поднимала со дна человеческих душ все самое худшее, грязное. … С помощью доноса сводили личные счеты, подсиживали начальника, коллегу, избавлялись от соседа, спасали собственную шкуру"; "микроб доносительства, стукачества проникал во все слои русского общества, захватывал всех и вся"⁵.Скобеев, Ширяев и Михайлов были отправлены обратно в полк. Дмитраков за свое "ложновымышленное и прибавочное" показание был приговорен к наказанию плетьми⁶.

В русском сказочном репертуаре выделяются внутрижанровые группы: сказки о животных, волшебные, авантюрные и бытовые сказки. К бытовым сказкам относятся также сатирические сказки и анекдоты⁷. Сказки о том, как мужики царя поздравляли, послужившие основой для политических процессов 1747 и 1755 гг., скорее, можно квалифицировать как народные анекдоты ("короткие, остросюжетные, часто смешные рассказы о реальных исторических деятелях и знаменательных событиях, а также устные воспоминания известных или бывалых людей"; "короткий комический рассказ вымышленного характера с неожиданной развязкой"⁸), напоминающие по своей тональности и содержанию известные анекдоты о вятичах и пошехонцах⁹.

"Вообще про жителей Вятской губернии — вятчан — ходит множество юмористических рассказов, точно так же, как про пошехонцев… — писал в 1882 г. А.Можаровский, заметками которого о вятских присловьях широко пользовался Д.К.Зеленин. — О вятчанах мне известны анекдоты о том, как они корову на баню тащили; как медведя из берлоги тащили; как ездили в Москву смотреть; как царя поздравляли; как лычный колокол сплели; как серп топили; как сальные свечи ели; как через реку на бревне переправлялись и прочее¹⁰. Итак, анекдотический сюжет о том, как мужики хотели царя почествовать, но в действительности его обругали, был известен по поздним записям XIX в. Обнаруженные нами материалы свидетельствуют, что данный сюжет сформировался гораздо раньше, по крайней мере, уже в первой половине XVIII в.

Первый случай произнесения политической сказки (1747 г.; рассказ о вятчанах) был признан следственными органами политическим преступлением: в сказке повествовалось о брани в адрес царя Ивана IV, реального, хотя и исторического персонажа. Показательно, что данная сказка прозвучала в Казанской губернии. По второму эпизоду (1755 г.), в котором фигурировала политически нейтральная сказка ("В некотором-де было царстве, в некотором государстве…"), следствие было прекращено. Симптоматично, что изветчик Дмитраков, пытавшийся оговорить С.Скобеева, влагал в уста последнего политически актуализированную сказку, содержавшую брань в адрес императора Петра I.

Очевидно, что приведенный нами материал не является исключительным. Случаи наказания в XVIII в. за пересказ политических сказок приводит Е.В.Анисимов. В частности, он упоминает сержанта М.Петрова, битого кнутом и отправленного в ссылку в Сибирь за сказку о Петре I и воре, который спас царя. Столь суровое наказание постигло Петрова, даже несмотря на то, что персонажи его рассказа наделялись симпатичными, героическими чертами¹¹.

Рассказчики анекдотов преследовались и в XX в., в условиях сталинского тоталитарного режима, который в данном плане обнаруживает сходство с абсолютистско-полицейским государством XVIII столетия. Как известно, в условиях советского тоталитарного режима, когда доверять свой жизненный опыт бумаге было опасно и бесполезно, широкое распространение в обществе получила такая форма неподцензурной, трудно контролируемой и мобильной коммуникации, как интеллигентский фольклор. Как справедливо отмечает известный литературовед и собиратель" свидетельств духовной жизни народа" советского периода Ю.Борев, "ни в одну другую эпоху люди так много не говорили и не слушали, так близко не общались, так горячо не обсуждали, так мучительно не осмысливали свое бытие". Потребность осмысления реальности, утверждает исследователь, была сильнее страха, поэтому люди шли на откровенность в узком кругу своих, несмотря на известный риск для жизни и свободы. При этом ведущей формой фольклора являлся анекдот. Конечно, рассказывание анекдотов о политических деятелях советской эпохи было делом небезопасным как для самого рассказчика, так и для его слушателей. Реалии той поры отражает приводимый Ю.Боревым анекдот:

— За что сидишь?

— За болтливость: рассказывал анекдоты. А ты?

— За лень. Услышал анекдот и думаю: завтра сообщу, а товарищ не поленился…¹².

Примечания

1 Анисимов Е.В. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М., 1999. С.57.

2 См.: Покровский Н.Н. Сибирские материалы XVII–XVIII вв. по "слову и делу государеву" как источник по истории общественного сознания // Источники по истории.

3 РГАДА. Ф.7. Оп.1. Д.1101. Л.1–6.

4 Кулага — лакомое постное блюдо; саламата; гуща, завара; пареное соложеное тесто, замешанное на кипятке поровну с ржаной мукой и солодом до густоты квасной гущи, упаренное на вольном духа и остуженное. См.: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979. Т.II. С.215.

5 РГАДА. Ф.7. Оп.1. Д.1101. Л.8–14 об.

6 Анисимов Е.В. Россия без Петра… С.326, 327.

7 Померанцева Э.В. Русская устная проза. М., 1985. С.16–39.

8 Борев Ю. История государства советского в преданиях и анекдотах. М., 1995. С.3–4; Блажес В.В. Анекдот // Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С.24. Вообще анекдот является недостаточно хорошо изученным жанром в отечественной фольклористике. Лишь в последнее время интерес к данному жанру несказочной прозы стал более заметным. См.: Блажес В.В. Современные устные юмористические рассказы в их связи с народно-поэтической традицией // Фольклор Урала. Современный русский фольклор промышленного региона. Свердловск, 1989. С.38–48.

9 Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901–1913. М., 1994. С.88–93, 313.

10 Цит. по: Зеленин Д.К. Избранные труды… С.93.

11 Анисимов Е.В. Дыба и кнут… С.57.

12 Борев Ю. История государства советского…; Он же. Сталиниада. М., 1990; Он же. Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах. М., 1992.