Вскоре после моего возвращения из Петрограда в Башкирию Уфимский Совет постановил командировать меня обратно в Петроград за оружием, военным снаряжением и броневиками, в чем нуждалась тогда Красная Армия в борьбе против дутовских отрядов.
Одновременно я должен был поставить в Петроград 40 вагонов хлеба. Выехал я в Петроград через Екатеринбург, Вятку и после многих приключений, благодаря тогдашнему состоянию транспорта, через неделю с момента отъезда из Уфы был уже в Петрограде. Сдав хлеб, я принялся хлопотать об отпуске мне необходимых предметов снаряжения. В течение <...> я добился нескольких пушек, большого количества ружей, три броневика, бинокли, карты и массу других принадлежностей военного снаряжения и обмундирования. Кроме того, мне удалось получить от тогдашнего комиссара финансов тов. Менжинского на формирование Уфимской армии пять миллионов рублей. Попутно со мной был представитель Госбанка Уфимского отделения, который тоже получил для своего отделения двадцать миллионов рублей. Оружие и деньги находились в моем поезде под охраной 25 уральских боевиков.
Одновременно я должен был поставить в Петроград 40 вагонов хлеба. Выехал я в Петроград через Екатеринбург, Вятку и после многих приключений, благодаря тогдашнему состоянию транспорта, через неделю с момента отъезда из Уфы был уже в Петрограде. Сдав хлеб, я принялся хлопотать об отпуске мне необходимых предметов снаряжения. В течение <...> я добился нескольких пушек, большого количества ружей, три броневика, бинокли, карты и массу других принадлежностей военного снаряжения и обмундирования. Кроме того, мне удалось получить от тогдашнего комиссара финансов тов. Менжинского на формирование Уфимской армии пять миллионов рублей. Попутно со мной был представитель Госбанка Уфимского отделения, который тоже получил для своего отделения двадцать миллионов рублей. Оружие и деньги находились в моем поезде под охраной 25 уральских боевиков.
Покончив со всеми делами в Петрограде и получив все необходимое, я выехал специальным поездом обратно в Уфу, наметив свой маршрут через Москву.
Во время остановки в Москве я явился к председателю ВЦИКа тов. Свердлову, с которым работал вместе еще в дореволюционное время в подполье на Урале и в Петрограде. Я передал членам ВЦИКа, сидевшим в то время на голодных пайках, несколько мешков калачей, привезенных нами из Уфы, которые были прибавлением пайка сопровождавших поезд боевиков.
Свердлова я встретил в Кремле в его кабинете. После нескольких обычных теплых товарищеских приветствий тов. Свердлов бросил ошеломившую было меня фразу:
Ну, что, Антон, много народу перестрелял?
Я сразу понял, что все перипетии нашей бешеной скачки с 40 вагонами хлеба в Москву в недельный срок ему хорошо известны, он знает также наши переделки с нападавшими на поезд отрядами.
Ну ладно, дело не в этом, - как обычно, твердо и определенно заговорил товарищ Яков. - Я тебя давно ждал. У меня есть с тобой секретный разговор. Сейчас мне некогда. Ты пойди пока на заседание ВЦИКа, там твой земляк Брюханов делает доклад. А после приходи ко мне в кабинет. Там никто не помешает, и тебе я скажу, в чем дело.
А может быть, сейчас можно? Я хотел скорее окончить свои дела и уехать обратно, - прервал я было Свердлова.
Ты и выедешь, и скорее, чем ты думаешь, но вперед ты получишь от меня огромной государственной важности поручение.
Очевидно, мое лицо слишком явно выразило смесь различных чувств - удивления, восхищения. Свердлов не удержался и улыбнулся:
Эк, какой ты нетерпеливый. Да, кстати. Ты заветы уральских боевиков не забыл еще? Говорить должно не то, что можно, а то, что нужно, - заграница из тебя еще этого не вытравила? Это я спрашиваю потому, что я буду говорить с тобой - знаем ты да я, понял?
Есть, товарищ Свердлов! - ответил я, почти растроганный таким великим доверием.
Ну, пока все. Итак, после заседания ВЦИКа приходи прямо ко мне в кабинет. А пока прощай. “ И он ушел.
После я узнал, что в это время у него происходило совещание по предстоящему мне поручению с тов. Лениным. Заседание ВЦИКа происходило в малом зале, на трибуне был Брюханов, делавший доклад о продовольственном положении. Побродив по залу, схо: див в столовую и повидавшись со многими старыми партийными работниками, которых встретил в Кремле, я едва дождался конца заседания и быстро направился к Свердлову. Его еще не было. Я пришел слишком рано. Через час, но, однако, вовремя, пришел Яков.
Ну, дело вот в чем, - прямо и решительно приступил к делу Свердлов. - Совет Народных Комиссаров постановил вывезти Романовых из Тобольска пока на Урал.
Я весь вспыхнул огнем - заговорила старая уральская боевая закваска.
Исполню в точности, товарищ Свердлов, - ответил я. - Каковы будут мои полномочия?
Полная инициатива. Отряд набираешь по своему личному усмотрению. Поезд специального назначения. Мандат получишь за подписью Председателя Совнаркома товарища Ленина и моей, с правами до расстрела, кто не исполнит твоих распоряжений. Только. Здесь Свердлов остановился, посмотрел на меня испытующим взглядом. Я напряженно молчал и ждал. - Только уральцы уже потерпели поражение. Как только были получены сведения о подготовке побега Романовых, Екатеринбургский Совет отозвал туда свой отряд и хотел увезти Романовых - ничего не вышло, охрана не дала. Омский Совет со своим отрядом также не мог ничего сделать. Там теперь несколько отрядов, и может произойти кровопролитие.
А как велики силы уральских отрядов и охраны царя? - прервал я Свердлова.
Приблизительно около 2000. Охрана около 250 человек. Там такая каша, надо ее скорее расхлебать. В Москве у нас недавно был представитель охраны некто Матвеев. Жаловался на положение, на безденежье, на враждебное к ним отношение некоторых отрядов. Тебе предстоит все это уладить. А самое главное - это то, что ты должен выполнить свою миссию чрезвычайно быстро. Скоро будет распутица, и если тронется лед, тогда придется отложить перевозку до установки пароходного сообщения с Тюменью, а это ни в коем случае не желательно. Понял теперь, в чем заключается твоя задача?
А разве охрана отказалась выдать Романовых? - спросил я.
И да, и нет, - сказал Свердлов. - Там, во всяком случае, положение очень серьезное. Верить охране нельзя. Большинство - из офицерского состава. Мне удалось убедить Матвеева, что Романовых, нужно вывезти оттуда, и я сказал ему, что мы немедленно командируем туда своего чрезвычайного комиссара. Матвеев уехал и предупредит об этом охрану. Уральскому Совету я сообщу о твоем назначении. В Омский Совет я дам тебе письмо, и ты его немедленно с верным курьером отправишь в Омск к председателю тов. Косареву. Все уральские и омские отряды будут в твоем распоряжении, а также и тобольский гарнизон. В Тобольск я дам специальную телеграмму, а приедешь, предъявишь им свой мандат. Все это тебе пригодится. В Тобольске, говорят, скопилось в большом количестве белое офицерство. Имей это в виду. С солдатами охраны нужно рассчитаться. А деньги у тебя есть?
Пять миллионов.
Хорошо, - продолжал Свердлов, - возьмешь с собой сколько нужно. Итак, запомни твердо: Совет Народных Комиссаров назначает тебя чрезвычайным комиссаром и поручает тебе в самый кратчайший срок вывезти Романовых из Тобольска на Урал. Тебе даются самые широкие полномочия - остальное должен выполнить все самостоятельно. Во всех твоих действиях - строжайшая конспирация. По всем вопросам, касающимся перевозок, обращайся исключительно ко мне. Вызывай по прямому проводу: Москва, Крёмль, Свердлов. Но не раньше 12 часов ночи по-московски. Ну, а теперь все, мне некогда. Действуй. Поезжай к Невскому и условься о специальном поезде. Я ему позвоню. Мандат и письма получишь завтра утром. Прощай, ухожу.
Закончив переговоры, Свердлов снова пошел на какое-то заседание, из которых он, по его словам, совеем не может вылезти.
Я поехал на вокзал к поезду, где мои красноармейцы начали беспокоиться, так как назначенное время отъезда давно уже минуло. Дав распоряжение своему отряду ждать дальнейших инструкций, я поехал разыскивать Невского. Свердлов успел уже сообщить ему что надо. Невский предложил мне приехать утром на следующий день в управление дорог, где в 9 часов должно было состояться под его председательством какое-то важное совещание. Согласно его указанию, я сообщил ему запиской о своем приходе. Минут через десять он вышел и позвал меня в кабинет, где познакомился с одним из товарищей, на которого он возложил срочное формирование состава поезда специального назначения. Я доложил ему, что у меня уже имеется специальный поезд, но он состоит главным образом из товарных вагонов, нагруженных оружием, автомобилями и броневиками, и нескольких пассажирских вагонов. Чтобы не задерживаться долго с переустройством состава, я просил лишь дать в Уфу соответствующую телеграмму, чтобы весь необходимый состав подготовили там. Предложение было принято. Кроме того, по распоряжению тов. Невского по всему пути от Москвы до Тюмени была дана срочная телеграмма, извещающая о поезде специального назначения. Предписывалось пропускать его вне всякой очереди и оказывать комиссару Яковлеву всякое содействие, возложив всю ответственность за невыполнение настоящего распоряжения на местные власти.
Покончив с поездом специального назначения, я направился в Кремль, куда прибыл к 11-12 часам. Свердлов уже сидел работал, хотя лишь под утро вернулся с собрания.
Ну в чем дело, давай быстро.
Все готово, дело только за бумагами.
Ага! - воскликнул Свердлов и взялся за ручку телефона. - Товарищ Енукидзе, как бумаги, мандат Яковлеву? Готово? Хорошо. Подпись Ильича? Сам приду... Ты пока посиди у меня в кабинете, я сейчас все устрою, - сказал Свердлов и вышел. Минут через двадцать он вернулся обратно. - Иди к Енукидзе и закончи остальное.
Товарищ Енукидзе указал мне, к кому я должен был обратиться с бумагами и зарегистрировать их, не выпуская из рук. Все формальности заняли не больше 15 минут, и я вернулся обратно. Тов. Свердлов поставил свою подпись и вручил мне мандат, в котором говорилось, что я, такой-то, назначаюсь Советом Народных Комиссаров и ВЦИК чрезвычайным комиссаром для выполнения специального поручения. Все, кому знать о том положено, обязаны беспрекословно исполнять мои распоряжения. Одновременно с мандатом тов. Свердлов вручил мне несколько писем: председателю Омского Совета тов. Косареву, Уральскому Совету и Тобольскому. (В мандате, ввиду конспирации, не упоминалось ни о царе, ни о Тобольске).
Теперь все, - обратился ко мне Свердлов. - Действуй. Когда едешь? Сейчас? Хорошо. Ну, помни, что я тебе сказал. Действуй быстро и энергично, иначе опоздаешь.
Чтобы окончательно убедиться в правильности понятых мною инструкций, я спросил:
Груз должен быть доставлен живым?
Тов. Свердлов взял мою руку, крепко пожал ее и резко отчеканил:
Живым. Надеюсь, выполнишь инструкции в точности. Все нужные телеграммы уже отправлены. Действуй конспиративно. Ну, прощай.
Занятый мыслями, как лучше выполнить данное мне поручение, я не заметил, как мой автомобиль подкатил к вокзалу. Отдав необходимые распоряжения, погрузив автомобиль, я отправился к начальнику станции, у которого была уже информация относительно моего поезда.
Часа через два мы уже мчались в сторону Урала. Верст за двести от Москвы от большой скорости наш поезд разорвался на две части. У одного из вагонов был вырван бандаж, и только благодаря счастливой случайности нам удалось легко отделаться и сравнительно быстро возобновить дальнейшее продвижение.
Имея на руках копию телеграммы тов. Невского, мы обладали волшебной палочкой, которая без усилий, вне всякой очереди прогоняла наш поезд экспрессом. Был дорог каждый час, не только день. Распутица была на носу, а впереди еще много организационной работы по доформированию отряда красногвардейцев и кавалеристов. Мои спутники, удивленные такой спешкой, начали догадываться, к чему такая горячка. Я дал им наиболее правдоподобный ответ: Дутов повел наступление, и военное снаряжение требуют в срочном порядке. Вполне удовлетворенные моим ответом, они .строго следили, чтобы наш поезд не подвергался никаким задержкам. В Уфу мы прибыли очень быстро.
Броневики, оружие, автомобили я сдал Уфимскому Совету. Деньги также были переданы председателю Совета, за исключением 200 000 рублей, которые были взяты мною на организационные расходы по перевозке Романовых.
В первую очередь я занялся формированием отряда. Я выбрал товарищей, лишь мне хорошо известных или по рекомендации видных работников. Не только красноармейцам, даже своим помощникам я не говорил ни о месте, ни о цели поездки. Я только ставил вопрос: согласен такой-то товарищ ехать со мной в экспедицию, не задавая мне никаких вопросов - куда, зачем и почему. Предупреждал, что в пути возможны большие опасности. Возможно, многие назад не вернутся. Словом, никакой гарантии за полное сохранение жизни не давал никому. Цель поездки будет известна лишь только в конце, и то с соблюдением дальнейшей конспирации до полного выполнения данного мне Советским правительством поручения. Кроме того, я требовал не задавать мне никаких вопросов и в пути. Правда, я отлично знал, что лучшие мои товарищи-боевики, старые партийные подпольщики хорошо вымуштрованы в вопросах конспирации, и тем не менее я не находил возможности говорить никому правду. Несмотря на эти "жесткие" условия, мне быстро удалось сформировать необходимый отряд. Начальником отряда я назначил тов. Касьяна, начальником кавалеристов - тов. Зенцова, храброго и хорошо умеющего держать в руках людей.
Председатель Уфимского Совета был поставлен мною в известность, что я имею особо важное и притом весьма конспиративного свойства поручение, но о сущности этого поручения не обмолвился ни единым словом. Я показал ему лишь мандат, и этого было вполне достаточно, чтобы все мои просьбы полностью и немедленно выполнялись.
Формируя отряд, я главным образом принимал во внимание необходимое мне количество людей на поездку между Тобольском - Тюменью - Екатеринбургом. Что касается охраны царя, состоящей из 250 человек и могущей решительно отказать мне в выдаче Романовых, то против них я решил использовать имеющиеся уже в Тобольске уральские и омские отряды. Вот почему я решил взять с собой не больше 100 человек хорошо вооруженных боевиков и 15 кавалеристов. Закончив формирование отряда и заготовку необходимого количества лошадей, амуниции, оружия, провианта, я сообщил начальнику станции, что к такому-то числу должен быть подан состав из спальных классных и товарных вагонов. На пятое число была назначена погрузка. Благодаря хорошему подбору помощников и боевиков организационно-подготовительная работы быстро была закончена, и, погрузившись в поезд, мы тронулись в путь.
По пути я заехал к Гузакову. Зная его железный характер и нуждаясь в нем, как в самом необходимом помощнике, я разработал с ним план на случай моего критического положения - куда, как и с кем он должен подоспеть ко мне в определенный момент на выручку. Я очень сожалел, что местные обстоятельства не позволили ему выехать со мной немедленно, но насчет худшего мы условились с ним точно. Зная его точность в исполнении, я был уверен, что в нужный момент он будет на месте, и это окрыляло меня в исполнении моего предприятия. Я отобрал у него лучших боевых рабочих и присоединил их к своему отряду.
В Симском заводе также было взято несколько товарищей. Затем прямым сообщением мы двинулись в Екатеринбург, где я должен был повидаться с представителем Уральского Совета и получить информацию о положении дел в Тобольске.
В Екатеринбурге меня встретили на вокзале тов. Дидковский и тов. Голощекин. Они уже имели точные сведения от тов. Свердлова, куда я еду и зачем. Тов. Дидковский поставил меня в известность о только что подошедшем к Тобольску новом омском отряде, у которого в пути происходили стычки с крестьянами. В Тобольске положение чрезвычайно натянутое. Екатеринбургские комиссары пытались войти в соглашение с охраной Романовых о переводе последних в местную тобольскую тюрьму. Однако охрана категорически отказалась исполнить просьбу Уральского и Тобольского Советов. Начались недоразумения. Тобольск чуть ли не на военном положении. Охрана Романовых приготовилась силой оружия отстаивать свое право охраны, считая действия местных властей и уральских представителей сепаратными, не согласованными с центром.
Из разговоров с Дидковским я заключил, что в Екатеринбурге очень обескуражены создавшимся положением в Тобольске и весьма недовольны действиями своих представителей, сумевших своим поведением лишь вызвать злобу охраны Романовых и тем самым дать им в руки козырь оправдывать отказ выдачи Романовых. Тов. Дидковский пытался было навязать мне свой план действия и стал доказывать, что нужно сделать и как лучше сделать. В ответ на это я спросил его, не он ли был главным инициатором инструктирования своих посланцев в Тобольск? Я сердечно поблагодарил его за советы и заявил ему, что уже прекрасно инструктирован центральным правительством, а мои широкие полномочия дают возможность действовать сообразно с местными условиями. А посему никакой, даже небольшой возможности нет заранее предрешить, что можно и чего нельзя будет сделать. За то, что "груз" привезу, и притом привезу живым, я ручаюсь своей головой. И как это будет сделано, об этом я извещу центр по возвращении в Москву. Прошу только немедленно инструктировать представителей в Тобольске и отряды, что с момента моего приезда все они находятся в моем распоряжении, а чтобы не вызывать никаких в дальнейшем трений, должны исполнять мои распоряжения безусловно. Мой ответ очень не понравился Дидковскому. Это еще больше усилило его недовольство тем, что правительство не дало возможности довести начатое несколько месяцев тому назад дело: увезти Романовых из Тобольска. Чтобы не вызывать никаких трений, я заявил, что хотя и буду действовать согласно инструкций центрального правительства, но, поскольку Екатеринбургский Совет подчинен Москве, отсюда ясно, что никаких противоречивых распоряжений Уралсовету не будет, а этим самым не должно между нами возникать никаких недоразумений. В заключение наших переговоров Дидковский заявил мне, что они посылают со мной своего нового представителя, "чтобы связать меня с находящимися в Тобольске уральцами". Я поглядел на стоящего подле Дидковского товарища с его лисьей вытянутой физиономией и сразу оценил, что в роли соглядатая за мной он будет для екатеринбуржцев неоценимым помощником. Я, конечно, с самой невинной радостью выразил свое одобрение столь дальновидной предусмотрительностью. Мне немедленно представили тов. Авдеева, который до сих пор не может простить мне, как он остался со мной в дураках, и теперь льет на мою голову всевозможные помои. Об этом будет сказано позже.
Покончив переговоры с Дидковским, я дал распоряжение начальнику отряда сходить на станцию, попросить начальника немедленно отправить наш поезд на Тюмень. Через полчаса с момента нашего прибытия в Екатеринбург мы выехали в Тюмень, По прибытии в Тюмень я немедленно отправился в Совет, где предъявил свои документы и сообщил Совету, что через 24 часа я выезжаю в Тобольск и прошу в течение этого времени приготовить мне 20 подвод. Председатель Совета, не вступая ни в какие споры, немедленно принял решительные меры. Сообщив председателю, что я на время своего пребывания в Тобольске займу телеграфную линию Тюмень-Тобольск, из Совета я направился на телеграф. Хотя начальник телеграфа и был уже уведомлен из Совета о моем намерении, тем не менее он начал оказывать мне противодействие и заявил, что без разрешения центральных властей, т.е. комиссара почты и телеграфа, он не может передать мне телеграфную линию Тюмень-Тобольск. Я ответил ему, что у меня нет времени заниматься препирательством, но вот у меня есть документ, который его вполне удовлетворит. Мандат на начальника телеграфа произвел впечатление. Он немедленно провел меня в комнату, где находились аппараты. Пришедшие со мной телеграфисты немедленно приняли аппарат и приступили к работе.
Тов. Галкин, мой секретарь, блестяще знающий свое дело телеграфист, условился с ними относительно позывных сигналов, они обменялись шифром и установили точные часы, когда должна была передаваться информация. Все частные телеграммы я запретил принимать, официальные документы - принимать под ответственность председателя Совета. О всякого рода подозрительных телеграммах телеграфисты должны были немедленно ставить нас в известность.
Покончив с телеграфом, я вернулся на вокзал в свой поезд. Из всего имеющегося в моем распоряжении отряда я выделил лучших боевиков в количестве 25 человек. Установив контакт со станционными властями и условившись с ними о моменте моего возвращения, о котором я обещал их предупредить и к которому весь состав поезда должен быть приведен в порядок, я назначил специального начальника, в распоряжении которого оставлял большинство своего отряда. Ему были даны инструкции: оказывать немедленную помощь телеграфистам в случае, если бы телеграфные власти вздумали саботировать, и, во-вторых, не пропускать в Тюмень никакие военные отряды, бродившие в это время в большом количестве по всем концам Сибири. Всякий приблизившийся отряд должен был задерживаться, не доезжая до станции Тюмень. Если бы таковой не подчинился и силой прорвался в Тюмень, то он бы немедленно попал в заранее подготовленные пулеметные рогатки и был бы разоружен. В исполнении моего распоряжения я ни минуты не сомневался.
Покончив с делами отряда и дав все необходимые распоряжения, я в сопровождении кавалеристов и выбранных мною боевиков на следующий день, утром, 20-го числа, на двадцати ямских подводах выехал в Тобольск. Часть кавалеристов была уже направлена в Тобольск с момента моего приезда в Тюмень. В их обязанности входило на протяжении всего пути в местах остановок готовить свежие подводы в необходимом количестве, подыскивать квартиры для стоянок, войти в связь с местными Советами, проверить все имеющиеся местные отряды, а также пришедшие, и узнать, есть ли в селах и деревнях какие-нибудь враждебные контрреволюционные организации. Благодаря точности выполнения инструкции передовые отряды прекрасно наладили связь между всеми деревнями. Зная по опыту, как быстро возбуждались крестьянские массы, когда у них красноармейцы брали чего-нибудь и не платили за это, я дал самый строгий приказ: никто из нашего отряда не должен не только обижать крестьян, но и не брать у них ни единого продукта, ни единой вещи без того, чтобы не уплатить за это. Что касается ямщиков, то никогда не отказывать им в чаевых на водку.
Для нас дорог каждый час, реки вот-вот вскроются, и я с ужасом думал, что мне придется застрять с семьей Романовых в Тобольске, а это было чревато тяжелыми последствиями. Поэтому я приложил все силы к тому, чтобы не только мое продвижение к Тобольску, но, самое главное, мое обратное возвращение совершилось самым быстрым темпом и без всяких помех. Опыт пришедших в Тобольск уральских и омских отрядов, которые крестьяне зачастую встречали огнем, не давали продуктов, не говоря уже о лошадях, я должен был учесть. Вот почему я заинтересовал ямщика деньгами. И стоило лишь нам показаться на селе, уже 20 тарантасов стояли и нетерпеливо ожидали нашего приезда. Едва мужики пронюхали, что комиссар Яковлев платит наличными, да еще новенькими романовскими деньгами (я специально взял романовские деньги, и у меня не было ни одной копейки керенских), а если быстро промчишь, то даст чаевые этого было достаточно, чтобы мы никогда не получали отказа в лошадях, продуктах, квартирах и даже в лучших тарантасах, какие только были в селах и деревнях. Вот почему, несмотря на то, что распутица была в полном разгаре, всюду - непролазная грязь, а местами стоял еще снег, та летели так, как ездили в старину фельдъегеря. Правда, приезжали мы всегда грязные, как черти, лучшие ямские лошади были взмылены донельзя, но это кучеров не останавливало. Мы зажгли в них энтузиазм бешеной скачки, а мне при моем ограниченном времени, которым я располагал для выполнения поручения, это было только на руку. Таким образом, наше продвижение в Тобольск шло вполне успешно. На всех промежуточных станциях я оставлял по три стрелка для продолжения выполнения тех функций, каковые были мною возложены на передовой кавалерийский отряд тов. Зенцова. В тех пунктах, где были телеграфные отделения, я оставлял по одному телеграфисту для контроля над телеграфом и для связи со мной и с тюменским отрядом. Так мною были расставлены посты во многих пунктах.
Итак, несмотря на отвратительную дорогу, мы быстро продвигались к Тобольску. На полпути от последнего нас встретила делегация, посланная комитетом охраны царя. Делегация была послана в ответ на мою телеграмму, в которой я предуведомил охрану из Тюмени, что я являюсь представителем правительства и такого-то числа выезжаю в Тобольск. Делегация подробно информировала меня, в каком положении теперь находится семья Романовых, охрана, каковы отношения к ним со стороны местных властей и что там произошло. Состояние мое от всех этих разговоров стало чрезвычайно тяжелым: охрана с минуты на минуту ожидала нападения и теперь с нетерпением ожидала приезда представителя власти. То, что я ехал с отрядом в количестве нескольких десятков человек, первоначально очень удивило делегацию и в то же время произвело на них очень хорошее впечатление; "Значит, он не едет нас карать, а мирным путем хочет уладить весь поднявшийся переполох. Вот это другое дело",- видимо, так рассуждали между собой делегаты, когда залегли на отдых в соседней комнате, отделенной от моей небольшой деревянной перегородкой. О самом главном, о том, что я намерен увезти Романовых, делегатам я ничего не сказал. Это я решил сделать в Тобольске после того, как ознакомлюсь с обстановкой. Вот суть конфликта, о котором рассказала мне делегация: охрана не выполнила требований различных отрядов о вывозе ими Романовых на том основании, что у них не было для этого на руках предписания центрального правительства. Тут я принял сторону охраны и этим самым подготовил почву к тому, что поскольку есть специальное лицо, присланное из Москвы самим тов. Лениным и правительством, то, конечно, никакие разговоры о неподчинении ему не могут иметь места. Делегация тут же заявила мне, что они в полном моем распоряжении и сделают все, что от них требуется.
Удастся ли мне подчинить своему влиянию остальных 247 человек охраны, среди которых большой процент офицеров? - вот вопрос, который занимал меня весь остальной путь. Я посадил делегатов в свой тарантас и всю дорогу расспрашивал их о составе охраны, об их теперешних желаниях, о дальнейшем намерении солдат и офицеров и т. д.
Собранный материал окончательно убедил меня, что взятый мною курс по отношению к охране - единственно правильный, и если мне и не удастся подчинить своему влиянию весь отряд, то уж солдаты будут у меня в руках, а остальное неважно. Жалобные нотки о полном бездействии охраны и о том, что вот уже в течение шести месяцев солдаты не получали жалованья, прорывались во все время моих разговоров с делегацией... Я намеренно уклонялся от прямых ответов и не говорил им ни да, ни нет. Казалось, моя репутация среди крестьян "вот это настоящий комиссар, за все платит”, которую они составили через ямщиков, немного пошатнулась в глазах делегации, но я все-таки упорно "не понимал" их намеков и недомолвок в этом вопросе, и, как дальнейшие события показали, хорошо сделал, что о привезенных мною деньгах сообщил только на заседании комитета, а затем на общем собрании охраны.
Путь с места нашей встречи был более затруднителен. Шедший крупчатый снег хлестал в лицо, и вся верхняя и даже нижняя одежда промокла у всех насквозь. Колеса тарантасов погружались в глубокую жидкую грязь, которая покрывала нас сплошным слоем. Путь был действительно тяжелым, но обещания "на водку" действовали на ямщиков весьма благотворно, и мы быстро продвигались к Тобольску.
22-го в полдень мы переправились по льду через Иртыш, благополучно миновав все опасные полыньи, и попали на грязные улицы Тобольска. Подъехали прямо к бывшему губернаторскому дому, где находилась в заключении семья Романовых. Напротив, через улицу, в другом большом доме помещался комитет охраны. Здесь же помечался омский комиссар, кажется, Дукельский. Нас проводили в уже заранее приготовленные комнаты. Со мной разместились Галкин, Мыльников, а Касьян с отрядом расположился в помещении солдат. Не успели мы привести себя в порядок и хорошенько почиститься, как пришли начальник охраны Кобылинский, председатель комитета Матвеев и еще несколько офицеров. Познакомившись и поговорив о переезде, я попросил председателя назначить на вечер заседание комитета. Председатель, из солдат, охотно согласился сделать это и обещал к 8 часам пожаловать ко мне со всем составом. По уходе представителей я подробно расспросил Дукельского о положении дел и о том, имел ли он какие-либо сведения из Омска. Он мне ответил, что получил от председателя Совета Косарева приказ передать свои полномочия мне, а самому поступать согласно моим распоряжениям.
Договорились с ним о некоторых вещах, имевших чисто .информационный характер, которые он должен для меня разузнать, я, кажется, в сопровождении его, отправился к председателю Тобольского Совета тов. Хохрякову. Он находился в это время в гостинице. У него я встретил представителя Уральского Совета С. С. Заславского. Встреча была довольно радушной, но конец ее был чрезвычайно натянут. Я предъявил им свои полномочия и показал все имеющиеся у меня на руках документы, потребовав, в свою очередь, показать их документы. Не успели мы еще окончить наши формальности, Заславский с места в карьер заявил:
Ну, товарищ Яковлев, нам надо с этим делом кончать.
С каким? - спросил я.
С Романовыми!
Я насторожился. Значит, все слухи о том, что есть отдельные попытки покончить на месте с Николаем II, имеют под собой почву!
Товарищ Заславский, я имею определенные инструкции нашего правительства и приму все меры к тому, чтобы их выполнить в точности.
Ничего у вас, товарищ Яковлев, не выйдет, вам не выдадут Романовых. Мы уже пытались это сделать. Остается единственное средство: воспользоваться вашими полномочиями и силой напасть на охрану, разоружить ее. Мы уже сконцентрировали достаточное количество сил и вполне справимся с ними. Не забывайте, что среди охраны много офицеров. В город понаехало много белогвардейцев, и у нас есть определенные сведения, что как только тронутся реки, будет совершена попытка похитить Романовых. Еще несколько дней - и начнется ледоход, что вы тогда будете делать? Вам придется здесь застрять.
Товарищ Заславский, вы возглавляете уральские отряды и, по-моему, совершенно неправильно толкуете полученные вами от Уральского Совета инструкции. Я имел беседу с Дидковским и ни слова не слышал от него ничего подобного, что бы напоминало ваши слова. Здесь какое-то недоразумение или какая-то личная злая воля, преследующая свои цели. Я пока могу только одно вам сказать: все ваши отряды и вы лично должны подчиниться мне и исполнять мои распоряжения. Вы получили на этот счет какие-либо инструкции из Екатеринбурга?
Заславский окинул меня злобным взглядом и сквозь зубы процедил:
Да, я должен вам подчиниться. Я дам своим людям соответствующее распоряжение.
На этом кончился наш первый разговор. Хохряков в этом разговоре не принимал почти никакого участия. Он только, довольно толково и основательно посвятил меня во все, что тут происходило, и в каком положении находится дело в данное время. Насколько мне удалось понять, он не разделял мнения Заславского о Романовых и надеялся, что конфликт можно уладить мирным путем, он выразил даже свое полное удовлетворение, что может, наконец, снять с себя всякую ответственность за дальнейшие события.
Раз это так, товарищ Хохряков, то вы, конечно, понимаете, что должны мне оказать полную поддержку и следить за тем, чтобы все мои распоряжения точно выполнялись. Поскольку меня направила сюда Москва и вся тяжесть этого чрезвычайно ответственного поручения ложится на меня, ясно, что малейшие недоразумения между мной и вами могут мне сильно повредить. Имейте в виду, у меня осталось всего несколько дней. Не сегодня-завтра начнется ледоход, мне нужно немедленно увезти отсюда Романовых, а у вас тут такие натянутые отношения. Я берусь немедленно весь инцидент уладить, но вы дожны мне помочь. Внушите всем, что вы и остальные товарищи все свои по этому вопросу полномочия передали мне и что вы от них требуете такого же подчинения, как делаете это сами. Сегодня у меня заседание с комитетом охраны. Завтра устрою общее собрание и попрошу прийти и вас на него, где вы должны принять все меры к тому, чтобы не разжигать больше страстей, а, наоборот, вести себя миролюбиво и твердо знать, что вы находитесь в моем распоряжении. Это мне весьма необходимо, и вы увидите потом, что сыграет большую роль.
Хохряков вполне согласился со мной и обещал в точности исполнить мою просьбу. На этом мы расстались, назначив наше свидание на следующий день. Вернувшись в помещение, я застал членов комитета в полном сборе.
Ко мне подошел Матвеев.
Можно заседание открыть? - спросил он.
Да, конечно, созывайте всех ко мне в комнату.
Матвеев открыл заседание и дал мне вступительное
слово. Я предъявил свои мандаты и с места в карьер заявил, что по распоряжению правительства я должен всю семью Романовых перевезти на Урал.
Позвольте, - обратился ко мне офицер <...>, - спросить вас, почему их хотят отсюда увезти и зачем?
В эти подробности я не вхожу. Я являюсь исполнителем правительственного поручения. Я, конечно, не верю распространенным о вас слухам, что вы не признаете Советскую власть и поэтому будто бы не хотели ни в чем подчиняться здесь ни местным властям, ни представителям Уральского и Омского Советов. Я вас считаю частью Красной Армии, имеющей специальное назначение, и ни на минуту не сомневаюсь, что предписание нашего правительства так же обязательно для вас, как и для меня.
Вы правы, - прервал меня председатель. - Все это одни сплетни, что мы не признаем власти, сплетни, распространяемые Заславским и другими, но вы подумайте, как мы могли выдать им Романовых, когда онй действовали самолично, не имея на то никаких полномочий от правительства. Другое дело, когда приехали вы. И я подтверждаю на этом собрании, что товарищ Яковлев является действительным представителем, посланным Москвой. Об этом был поставлен в известность товарищем Свердловым, который сказал мне, что в самое ближайшее время наш представитель приедет в Тобольск. Теперь, я думаю, настало время ликвидировать создавшийся конфликт, тем более это легко сделать, поскольку я слышал, всё остальные отряды обязаны теперь подчиниться распоряжениям товарища Яковлева.
За Матвеевым выступил офицер:
Все это так, мы, конечно, подчиняемся вам, но нам все-таки кажется странным - почему вдруг решили увезти отсюда Романовых? А что же тогда с нашим отрядом, куда мы денемся? Среди нашего отряда большое недовольство, вас все считают почему-то чуть ли не контрреволюционерами. Никакой помощи не оказывают, и вот уже полгода мы сидим все без денег, и нам никто не выплачивает жалованье.
Разве Тобольский Совет вам денег не платит? - перебил я расходившегося оратора.
Ни одной копейки. Они только нападают на нас, и у нас чуть дело не дошло до кровопролития, - ответил офицер, а остальные его поддержали. Наступил тот решительный момент, которым я должен был воспользоваться.
- Так в чем же дело? Я уплачу вам.
Как? За все время и все причитающиеся нам путевые и дорожные расходы, как полагается по военному положению?
Ну да - все это вам по праву причитается. Вот чемодан с деньгами стоит. Приготовьте все ваши ведомости, и я немедленно выдам вам деньги.
То, что я скрыл от делегации, теперь сыграло свою крупную роль, это видно было по сильному впечатлению, произведенному готовностью немедленно уплатить деньги. Сразу стало очевидным, что один из главных козырей, находившихся у офицерского состава, а именно ссылка на безденежье - теперь решительно вышиблен из рук.
Большинство членов комитета не скрывали своего радостного удовлетворения, что разрешился, наконец, денежный вопрос и образовавшаяся как будто бы между нами натянутость сама собой исчезла. Возражавший мне офицер имел довольно растерянный вид. Очевидно, он сильно сидел на этом коньке. Нет сомнения, у него какие-то планы рухнули. Это ясно отразилось
на его лице. Тем не менее он попытался еще поднять, вопрос о подлинности моих полномочий и выяснить вопрос, почему Москва хочет увезти Романовых, и так как это дело государственной важности, то он просит дать на все эти вопросы исчерпывающие ответы. Наступил решающий момент.
Товарищи члены комитета, мои документы - за подписью товарищей Ленина и Свердлова. Лично Свердлов проинформировал вашего председателя товарища Матвеева о моем выезде, вы получили телеграммы о подчинении мне всех имеющихся в наличии в Тобольске военных сил. А высланная вами мне навстречу делегация только <...> вашего отряда, и ни
у кого не может возникнуть никаких подозрений по поводу моих полномочий. Что же касается другого вопроса - почему и куда желает Москва вывезти Романовых, то на это я вам отвечу так, как начальник отвечает своему подчиненному: "Вы должны делать то, что вам приказывают, и не вам, военным людям, объяснять, что значит слово "приказание". Насколько широки мои полномочия, вы уже с этим знакомы. А теперь я вам предлагаю дать кому следует распоряжение о подготовке ведомостей, а вы, товарищ Матвеев, сейчас соберите общее собрание всей охраны. Я немедленно пошлю за представителями Тобольского, Екатеринбургского и Омского Советов и в их присутствии скажу кое-что всем солдатам.
Они едва ли придут, товарищ Яковлев, - прервал меня Матвеев.
Товарищ Матвеев, они люди дисциплинированные и не смогут ослушаться, так же, как не можете ослушаться меня и вы.
Да о нас-то, товарищ Яковлев, разговора быть не может. Напрасно вы верите всем распространяемым о нас слухам.
Ну, товарищ Матвеев, я ведь это так только к слову сказал. А теперь давайте за дело. Как только соберете собрание, пришлите за мной, и я немедленно буду там.
Итак, с главной опасностью было покончено. Матвеев и другие, несомненно, парни искренние, и я им верю вполне. Некоторые из офицеров, конечно, примут немедленно какие-нибудь меры, чтобы не дать мне захватить в свои руки отряд. Нужно торопиться. Общее собрание я назначил на завтра - так сказал Заславскому и Хохрякову. Нужно их отыскать. Их присутствие на этом собрании имеет для меня большое значение. Во-первых, это будет свидетельствовать перед всем отрядом, что они мне подчинены и, следовательно, в критическую минуту, если это случится, обязаны немедленно двинуть по моему распоряжению все свои отряды, а во-вторых, мне нужно создать впечатление, что весь конфликт между охраной и нами ликвидирован.
Я отправил своего заместителя Мыльникова как можно скорее узнать, где находятся Заславский и Хохряков, и попросить их подождать меня, ибо есть кое- какие вопросы, требующие разрешения. Я в то же время предупредил его ни словом не обмолвиться о назначенном общем собрании. Мыльников быстро вернулся обратно. Я пошел к Заславскому. Переговорив о некоторых вопросах в связи со всевозможными слухами о действиях в Тобольске белогвардейцев и об <...> в церкви Гермогена, я предложил товарищам пойти со мной на собрание охраны.
Какое собрание? - точно не поняв моих слов, спросил Заславский.
Собрание охраны Романовых.
Мне некогда. Я сейчас должен отправить отсюда срочные письма с нарочным в Екатеринбург.
Как, товарищ Заславский, вы только что мне сказали, что вы свободны и можете со мной основательно побеседовать по некоторым вопросам.
Конечно, нужно идти на собрание, мы же обещали Яковлеву, - заявил Хохряков, и Заславскому ничего не оставалось, как подчиниться и пойти. Хотя я до сих пор не могут понять, почему он так упорно не хотел идти на общее собрание. Боялся ли плохой встречи или как-то хотел подорвать мой авторитет. Вернее, и то и другое, как покажет его дальнейшее поведение.
Вы слишком горячо беретесь, товарищ Яковлев, смотрите, не обожгитесь, - не утерпев, проворчал Заславский.
Вы в Москве в последнее время бывали, Заславский? Нет? Жалко. Тогда бы вы поняли, что значит горячо работать.
Как бы то ни было, Заславский, Хохряков и Дукельский на собрании присутствовали. Солдаты охраны произвели на меня очень хорошее впечатление. Стройные, статные, прекрасно одетые и хорошо вымуштрованные, они резко отличались всем своим видом и солдатской выправкой от наших красноармейских отрядов 1918 года. Чувствовалась между ними сильная и дружная спайка, вызванная, очевидно, долгим пребыванием вдалеке от своих частей и, несомненно, углубленная последними тобольскими событиями, когда их хотели обезоружить, оставили без провианта, без света и без денег. Находившиеся в моем распоряжении тобольские красноармейские силы хотя и исчислялись тысячами и в случае открытого столкновения мы, конечно, справились бы, но стоило бы это таких жертв, каких не стоит вся вместе взятая трехсотлетняя династия Романовых. А если принять во внимание белогвардейщину и тобольский отряд <... >, который, как мне удалось выяснить, не очень-то охотно стремился нам помогать, то мне окончательно стало ясно, что моя ориентировка на Симский отряд была единственно верной и правильной. Успех моего предприятия зависит всецело от этого отряда. Удастся мне его взять под свое влияние - поручение выполнено, нет - положение значительно осложнится. А стремление Заславского и других воспользоваться мною для расправы с Романовыми еще глубже усугубляло это положение.
Я пристально вглядывался в лица солдат. Очевидно, Керенский произвел специальный подбор этих статных, сильных красавцев. Большинство с открытыми, чистыми русскими лицами, приветливо, но и тревожно посматривали в нашу сторону. Они нерешительно переминались, желая, очевидно, поговорить с нами до собрания, но увидев, что мы сами стремимся к этому, быстро освоились, и между нами завязалась дружеская беседа. Посыпался ряд вопросов о положении в России, о нашем правительстве, о Керенском. Но чаще всего спрашивали о своей дальнейшей судьбе. Сыпались Также жалобы на свое положение. Большинство особенно было недовольно недоверчивым к ним отношением со стороны тобольских властей. Тем не менее чувствовалось уже, что они снова обретают почву под ногами.
Побеседовав с солдатами, я мог смело выступать на собрании и обратился к Матвееву с просьбой писать протокол. Выходя с собрания, я уже полон был уверенности, что охрана находится в сфере нашего влияния и выполнит любое мое распоряжение. К ней раньше не сумели подойти, а находящаяся в их среде контрреволюционная группа во главе с офицерством воспользовалась этим промахом наших товарищей и в своих целях раздула инцидент. Романова теперь я вывезу без всяких помех со стороны охраны - в этом у меня не было никакого сомнения. Если у офицерства и имеется определенный заговор с целью похищения Романова, то по местным условиям они смогли бы сделать хотя бы даже попытку - не ранее вскрытия рек. Также говорили об этом и полученные агентурные сведения. Но ведь центральное правительство, посылая меня, и ставило задачу быстрее действовать. Следовательно, там лучше учитывали, что чем быстрее будет совершена перевозка царской семьи, тем дальше от всякой возможной опасности.
С охраной все ясно, во всяком случае первое время она будет только оказывать содействие в моем предприятии. Значит, нужно действовать как можно быстрее. Но меня волновали еще два обстоятельства: это, с одной стороны, возможность нападения в пути монархистов, а с другой - собственных безответственных отрядов, тем более что мне приходилось поручить им охрану половины пути между Тобольском и Тюменью. Анархистские действия Заславского сильно тревожили меня, и я никак не мог уяснить себе, как он может действовать вопреки инструкции Екатеринбурга, которая, как заверил меня Дидковский, ни в коем случае не расходится с инструкциями центра. Но может быть, это только одна болтовня со стороны Заславского? Нужно переговорить с ним откровенно и решительно.
Придя к себе на квартиру, я немедленно стал набрасывать план дальнейшего действия. Решил прежде всего осмотреть дом заключения; назначить на послезавтра отъезд; переговорить с Заславским и дать eму определенное задание; отобрать лучших боевиков; подготовить 15 троек; расставить патрули; взять Романова с места в карьер, пока не остыло произведенное моим приездом впечатление. Необходимо назначить отъезд на послезавтра. Несомненно, это будет для всех неожиданный удар, ибо я еще до сих пор никому не говорил, когда и куда я намерен выехать.
На другой день утром я отправился в дом заключения Романовых. Часовой преградил дорогу и спросил, что мне надо. Узнав меня, он дал сигнал в караульную. Навстречу вышел разводящий офицер и, отдав честь, попросил предъявить мой мандат. Видно было, что охрана не была подготовлена к моему приходу, тем не менее никаких препятствий моему неожиданному посещению не оказала, а, наоборот, немедленно удовлетворила мое желание обойти все помещения. Караульный офицер сопровождал меня и давал пояснения.
Так как было еще очень рано, вероятно часов шесть утра, большинство обитателей спали, и только прислуга, находившаяся там в большом количестве, готовилась к пробуждению господ. Все встречавшие меня люди не могли скрыть своего удивления, и по дому пошел шепот о "наехавшем на них комиссаре". Дом бывшего губернатора, где были Романовы, представлял из себя громадное барское помещение с бесчисленным количеством огромных комнат, со всевозможными пристройками, антресолями, кладовыми и прочими приспособлениями дворянско-барского характера, такими, что в них свободно могла жить сотня семей. В течение почти двух часов обходил я все комнаты, ознакомился, где расставлены караулы, а затем прошел в караульную к солдатам. Побеседовав с ними и дав караульному начальнику распоряжение, чтобы Романовы были готовы к моему послеобеденному приходу, я вернулся обратно. Несмотря на раннее время, у себя дома я застал уже некоторых товарищей, пришедших сообщить мне под секретом очень серьезную новость. Она заключалась в том, что один из екатеринбургских отрядов имел какое-то совещание и решил так или иначе покончить с Романовыми, и если это не удастся в Тобольске, то намечено осуществить покушение между Тобольском и Тюменью.
Необходимо было принять решительные меры. Справившись, где находится Заславский, которому эти планы, несомненно, должны быть известны, я немедленно отправился к нему. Заславский встретил меня очень сухо и видно было, что успех моего предприятия вызывает в нем ко мне определенные враждебные чувства. Видно, он еще не мог прийти в себя от вчерашнего поражения на собрании и готовил что-то новое.
Поздравляю вас, Яковлев, с успехом, - обратился он ко мне с ироническим приветствием.
Пока успеха не вижу, Заславский. Когда закончу поручение правительства, тогда искренне приму ваши поздравления.
А вы еще надеетесь, что выполните задание? - переспросил Заславский.
Главная брешь, товарищ Заславский, пробита: охрана в моих руках, и несмотря на весь ваш пессимизм, я уже сегодня побывал в доме заключения Романовых.
Заславский как-то судорожно встрепенулся:
Да, вам в этом отношении повезло. Мы несколько месяцев не могли попасть туда. Только ведь это еще не все. Дадут ли вам его увезти, вот вопрос. А кроме того, товарищ Яковлев, если его и повезете, то дорогой может что-нибудь случиться.
Я весь обратился во внимание. Заславский невольно, очевидно в порыве злобы, выдал свой план.
Товарищ Заславский, говорите яснее, - заявил я ему, - вопрос слишком серьезный.
Я ничего не знаю. Ведь за других людей нельзя отвечать. Только могу сказать определенно, если повезете Романовых, то не садитесь рядом с царем.
Вы хотите сказать, что и меня могут убить?!
Заславский смолчал и только как-то криво усмехнулся. Я вынул документ.
Товарищ Заславский, вы уже однажды ознакомились с этим документом. Но вам очень полезно прочесть его еще раз, и прочесть внимательно.
Заславский неохотно взял мандат и прочитал.
Вы понимаете, что это значит? Так вот, я вам заявляю, что ваш отряд будет охранять мой поезд от Тобольска до Иевлево. В тарантасе с Романовым я буду находиться самолично. И если найдутся сумасшедшие головы наперекор инструкциям Москвы поступать по-своему, то они жестоко поплатятся за это. Надеюсь, вы меня поняли? А теперь потрудитесь принять немедленно меры к отправке вашего отряда. Начальника отряда пришлите ко мне, и я снабжу его определенными инструкциями.
На этом мы расстались.
Вернувшись обратно, я отправил срочную телеграмму Петру Гузакову с просьбой как можно скорее выехать в Тобольск, и, если можно, с отрядом человек в 250. По приезде в Тюмень часть его отряда должна была занять главные посты между Тюменью и Иевлево.
Вскоре ко мне пришел начальник охраны Кобылинский, и я совместно с ним и Галкиным отправился на осмотр "Дома свободы". Обитателей в нем оказалось около 50 человек.
В этот же день, 23 апреля, после осмотра "Дома свободы" я отправился с Галкиным на телеграф для переговоров с Москвой. Вызвать Свердлова мне не удалось, к аппарату подошел Теодорович. Я просил его передать Свердлову, что сын Николая Романова Алексей совершенно болен и везти его по распутице очень неудобно из-за возможных частых остановок для оказания ему медицинской помощи. Прошу разрешения вывезти сперва Николая и Александру Романовых, а за остальными - вернуться, как только возобновится пароходное сообщение. Попутно я просил дать распоряжение Невскому и комиссару почт и телеграфов Курскому, чтобы мне не оказывали на местах противодействия, как это было в Тюмени, и чтобы не задерживали нигде моего поезда.
На другой день, 24 апреля, меня вызвал Кремль. У аппарата был Теодорович и сообщил следующее: "Говорит Теодорович по поручению Свердлова. Возможность, что придется везти только одну главную часть багажа, предвиделась вами и товарищем Свердловым еще раньше. Он вполне одобряет ваше намерение. Вывозите главную часть. Невскому и Курскому дадим соответствующие распоряжения".
Получив разрешение вывезти только "главную часть", что значительно облегчало мою задачу, я лихорадочно стал готовиться к отъезду. Я вызвал к себе всех своих начальников, в том числе Гусяцкого. Заславский не забыл сообщить ему распоряжение, и последний явился вовремя. Ко мне вошел в военной форме небольшого роста человек. Довольно молодой, с приятным интеллигентным лицом. Вид у него был смущенный.
Вы товарищ Гусяцкий?
Да, я Гусяцкий, - ответил он.
Вы прибыли с отрядом из Екатеринбурга в распоряжение Заславского. Как велик ваш отряд?
Гусяцкий сначала замялся, но потом сообщил, что он прибыл на помощь Заславскому. Я вынул свой мандат и протянул ему.
Почувствовав, что документ произвел на него должное действие, я сказал:
Теперь слушайте и запоминайте хорошенько, что я вам скажу. Вы должны немедленно вместе со своим отрядом выступить из Тобольска. Я возлагаю на вас охрану дороги от Тобольска до Иевлево. Главные посты расставьте в следующих пунктах... Там имеются мои патрули, с которыми вы свяжетесь. На вашей обязанности лежит только охрана моего проезда. Вы и ваш отряд отвечаете мне головой за безопасность, и если что-нибудь случится, вы будете первым расстреляны.
Гусяцкий стоял передо мною бледный, как полотно. Он тут только, вероятно, понял, что мне известно значительно больше, чем он думает.
А лошадей заготовить тоже лежит на моей обязанности? - обратился он ко мне с вопросом, чтобы только прервать тягостное молчание.
Нет, это сделают товарищи моего отряда. Вы только окажете им содействие. Надеюсь, распоряжение будет исполнено.
Сегодня снимаюсь с отрядом и выступлю из Тобольска и постараюсь точно выполнить свою задачу, ответил Гусяцкий, и мы расстались.
Совместно с Касьяном, Зенцовым, Мыльниковым и Фадеевым я занялся разработкой плана отъезда. Здесь я впервые сообщил им, что нам предстоит перевезти Романовых в Екатеринбург, но просил их пока держать это в секрете не только вообще от всех окружающих, но временно воздержаться знакомить с этим остальных членов нашего отряда. В последний момент они сами узнают об этом.
-Тебе, Касьян, нужно принять срочные меры к подготовке отряда. Мы выезжаем 26 апреля утром в 4 часа, а вечером 27-го должны быть в Тюмени. Часть отряда придется оставить здесь. Вместо них мы возьмем несколько человек из охраны, которых назначит их комитет. Отбери лучших боевиков. Скажи им, что придется поехать дальше на север, в Березов, по одному очень опасному поручению, составь список охотников и сообщи мне.
Касьян - "миасский разбойник", привыкший действовать, а не рассуждать, пробурчав по обыкновению что-то себе под нос, энергично взялся за подготовку отряда. Зенцов, не менее свирепый на вид, чем сам Касьян, заявил мне:
Мои лошади не успели отдохнуть, ноги у них отбиты, и для экспедиции теперь не годятся.
Тогда подготовьте местных верховых лошадей с таким расчетом, чтобы их можно было менять на каждой станции. Приготовьте список, сколько и где должны быть заготовлены для вашей смены верховые лошади. Сегодня вечером Галкин все распоряжения передаст по аппарату.
А если лошадей не будет, тогда как?
Лошади должны быть!
Оставался разговор с Фадеевым.
А тебе, товарищ Фадеев, надлежит подготовить 15 подвод. Смены лошадей должны быть в намеченных пунктах. Ты, я знаю, мужик жесткий и хитрый, тебя слушают. Память о нашем проезде у них осталась хорошая, и подводы у нас будут, вероятно, в достаточном количестве.
Я уже разузнал, где есть хорошие ямские лошади в Тобольске, - сказал Фадеев. - Мы сделаем так, как. уговорились с вами раньше. Впереди нас за несколько
часов будет ехать гонец. Лошади на станциях приблизительно за час до нашего приезда будут ожидать нас в таком порядке, чтобы вся пересадка занимала не больше 5-10 минут. Въезжая "гусем" в село, мы будем останавливаться параллельно с заготовленными подводами, и, таким образом, нам стоит только перебросить вещи, пересадить седоков и без промедления двинуться дальше. Деньги и расписки для расчета с ямщиками будут заготовлены заранее.
Правильно, Фадеев. Только помните хорошенько одно: мужиков не обижать. На водку не жалей, но лишнего не давай. Ехать нужно вовсю с таким расчетом, чтобы не позднее 27-го вечером быть в Тюмени. В дороге будет одна ночевка в Иевлево и еще 2-3 остановки для небольшого отдыха. В Иевлево заготовка лошадей должна быть сделана на другом берегу. Иртыш начинает вздуваться, и по нему ехать уже нельзя, придется переходить по доскам. Эти сведения я только что получил из Иевлево.
Последним был Мыльников. Он оказался чрезвычайно недовольным, когда я сообщил ему, что оставляю его начальником отряда в Тобольске вместе с Галкиным, где они пробудут до моего возвращения. Ему также я поручил взять под охрану наш выезд из Тобольска, чтобы оградить себя от всякой погони, от кого бы она ни исходила. Он должен был также занять переправу через Тобол и в течение нескольких часов не выпускать никого из города. В его распоряжение была откомандирована часть солдат из охраны. Имея блестящих помощников и будучи уверен, что все нужное будет исполнено в точности, я взялся за подготовку к отъезду Романовых.
Не только сами Романовы, но даже и охрана никак не предполагали, что я так быстро, да еще в такую распутицу, намерен вывезти Романовых из Тобольска. Мое заявление об отъезде, которое было сделано уже после выдачи солдатам денег, как и нужно было ожидать, произвело ошеломляющее впечатление. Члены комитета забегали ко мне один за другим. Офицер потребовал созыва комитета. Я согласился. Он опять начал старую песню о судьбе Романовых, об их безопасности и т.д. Я повторил свои прежние слова и твердо заявил, что полученное предписание из Москвы должно быть выполнено и будет выполнено. Ввиду болезни Алексея я могу его оставить пока в Тобольске, но Николая я немедленно увезу. А чтобы охрана была спокойна, что моя миссия - только перевозка Романовых в глубину России и передача их кому следует, она сможет выделить из своей среды несколько человек, и они могут поехать со мной до места назначения, но в дороге они будут нести охрану поезда наравне со всеми моими товарищами. Мое предложение разом успокоило членов комитета, и вопрос об отъезде был решен теперь и для охраны. Оставались сами Романовы...
Закончив всю подготовительную работу, мы приступили к выполнению намеченного плана. 26 апреля в 3 часа утра Мыльников сообщил мне, что переправа через Тобол и путь от Тобола до "Дома свободы" заняты его отрядом. К этому же времени во двор "Дома свободы" начали съезжаться ямские подводы.
Обитатели дома все были на ногах. По всем углам дома слышались вздохи и всхлипывания. Дочери Романовых и весь их придворный штат вышли на крыльцо. Николай Романов как-то растерянно переходил от одного к другому и какими-то судорожными движениями крестил своих дочерей. Его надменная жена сдерживала слезы дочерей. Каждый ее жест, каждое слово говорили о том, что не надо показывать своей слабости перед "красным врагом". Она попыталась было еще раз показать свой характер, заявив, что выберет экипаж по своему усмотрению.
Садитесь, куда вам приказывают, - было ей ответом, и с того момента она почти всю дорогу хранила упорное молчание.
Ровно в 4 часа все сидели уже на своих местах. Я зашел в караульное отделение, попрощался с солдатами охраны, и мы двинулись в путь. Еще чуть брезжили первые признаки света, когда наш длинный поезд пересекал грязные улицы спящего города. На берегу Тобола, как гранитное изваяние, стоял Мыльников со своим отрядом. Они молча сопровождали нашу медленную переправу через полыньи Тобола. Миновав реку, мы быстрым аллюром полетели к Тюмени. К вечеру того же дня после некоторых маленьких приключений мы прибыли в Иевлево, где была заготовлена большая квартира для ночлега. Не доезжая нескольких станций до Иевлево, мы встретили Петра Гузакова. Его тройка была вся в пене. С ним находился какой-то незнакомый мне красноармеец. Поезд наш остановился. Я вышел из тарантаса и посадил вместо себя рядом с Романовым Касьяна, а сам перешел в экипаж Гузакова. Он сообщил мне очень тревожные известия, полученные им от перебежчика из отряда Гусяцкого. Нам по пути угрожала большая опасность. Гузаков обрисовал мне в общих чертах, какая создалась в связи с перевозкой Романовых обстановка, и предложил мне расспросить Неволина. Выслушав Неволина, мы стали обсуждать с Гузаковым дальнейший план действий. У него на станции Тюмень имелся отряд в 250 человек хорошо вооруженных рабочих. Таким образом, с момента прибытия в Тюмень мы будем в полной безопасности. Подъезд к Екатеринбургу мы тоже сумели обезопасить. Самое серьезное - это добраться до Тюмени. Необходимо принять самые решительные меры и быть чрезвычайно осторожными.
Обрати внимание на Авдеева, - предупредил меня Гузаков, - имей в виду, он играет двойную роль. Перед тобой лебезит, а за спиной ведет какие-то переговоры с друзьями Заславского.
Я обрисовал роль Авдеева в моем отряде и сказал Петру:
Да, он все у меня в ногах путается. Я мог его просто оставить в Тобольске, но не хочу ссориться. Я уже пригляделся к Авдееву и уверен, что он по своей трусливости никакого вреда, кроме мелкой пакости, мне не сделает. Пусть болтается. Жалко только, что он место занимает. Мы бы могли вместо него взять с собой хорошего надежного боевика, но ничего не поделаешь.
На первой же остановке мы произвели маленькую перегруппировку своего отряда, начальником которого я назначил Гузакова, а Касьян стал его помощником. В Иевлево мы приехали вечером. Гузаков принял особенно тщательные меры охраны и окружил арестованных тройным кольцом. Несколько красноармейцев с ручными гранатами все время находились начеку. Гузаков, Касьян, Зенцов и я дежурили беспрерывно. Ночь прошла спокойно.
27 утром нас ждали подводы на другом берегу Тобола. По вздувшейся реке лошади проходить уже не могли. Чтобы не промокнуть в выступившей повсюду воде, мы набросали досок и по ним гуськом перебрались на другую сторону.
От Иевлево до Тюмени была та же непролазная грязь. Приходилось очень часто менять лошадей. Начиная с Иевлево наши патрули начали ввертываться, и, таким образом, наш поезд с каждой, новой остановкой увеличивался. Верст за тридцать до Тюмени нас встретили председатель Тюменского Совета Немцов и командир тюменских отрядов <...>. Часов в 8 вечера мы прибыли на станцию Тюмень. Состав стоял готовым к отходу. Арестованных мы быстро провели в приготовленный для них вагон.
Гузаков остался с отрядом готовиться к отправке, а я немедленно пошел на телеграф для переговоров со Свердловым. Мы вызвали Кремль. У аппарата был сам Свердлов. Я подробно изложил ему создавшуюся обстановку и просил дальнейших указаний. Свердлов обещал немедленно вступить в переговоры с Уральским Советом. В ожидании дальнейших инструкций от Свердлова я вызвал Екатеринбург. Но так как Голощекин, Белобородов и Дидковский в этот момент были заняты переговорами с Москвой, мне пришлось только ограничиться детальным сообщением на имя Голощекина о том, что произошло, и, кроме того, я просил их во избежание бессмысленного кровопролития обуздать екатеринбургские отряды. На телеграфе я пробыл около пяти часов, пока определенно не сговорился со Свердловым, который дал мне инструкцию немедленно ехать в сторону Омска.
Вернувшись на вокзал, я вызвал к себе начальника станции и спросил его, свободны ли пути Омск-Екатеринбург и готов ли наш поезд к отправке. Начальник ответил утвердительно. Предупредив начальника о необходимости соблюдения самой строгой конспирации, я сообщил ему, что мы меняем направление, но должны скрыть от всех, что поедем в сторону Омска. Для этого надо первоначально пустить наш поезд с соблюдением всех правил в сторону Екатеринбурга. На второй станции от Тюмени прицепить новый паровоз и затем без остановки с потушенными огнями быстро пропустить поезд через Тюмень в сторону Омска. Начальник станции выполнил распоряжение в точности. Велико было удивление всех наших пассажиров, когда на следующий день утром они узнали, что ехали в Екатеринбург, а оказались под Омском. Особенно растерянный вид имел Авдеев.
Поезд наш мчался со скоростью, какую только могли развить паровозы. Остановки производились только там, где это требовалось по техническим условиям или для набора воды. Несколько сот верст расстояния от Тюмени до Омска мы покрыли весьма быстро и к вечеру 28 апреля были уже под Омском.
Не имея никакого представления о событиях, председатель Уральского Совета Белобородов ("по его глупости", как сказал Свердлов), не зная точно, почему я уехал в сторону Омска, только на основании телеграммы Авдеева, дал циркулярную телеграмму о моем бегстве и объявил меня "изменником революции". Он потребовал моего немедленного разоружения и ареста. Ничего не подозревая о головотяпстве уральских мудрецов, мы подъезжали к Омску. Тем не менее мы с Гузаковым решили принять необходимые меры предосторожности. Остановились на предпоследней станции, взяли под свой контроль телеграф и сообщили в Омск, что сейчас выезжаем. Гузакова я оставил во главе поезда, а сам в сопровождении Фадеева в одном вагоне поехал в Омск. Начиная с моста вся железнодорожная линия была усеяна вооруженными людьми. На наш паровоз вскочили вооруженные люди.
Вот так встреча! - проговорил Фадеев.
"Против кого это?" - подумал я, но загадка скоро разрешилась. Как только вагон остановился, мы вышли на перрон. Нас окружила густая масса, и первое время мы удивленно смотрели друг на друга.
Я - чрезвычайный комиссар ВЦИКа Яковлев. Мне нужно видеться с председателем Омского Совета товарищем Косаревым, - обратился я к окружающим. Здесь он, здесь, - послышалось несколько голосов. Кто-то направился в мою сторону. Толпа расступилась.
Антон, ты ли это?! - вскрикнул от удивления подошедший Косарев.
Здорово, Владимир! Так это ты председатель Омского Совета, - узнал я, наконец, своего старого товарища, с которым мы были вместе в партийной школе у Максима Горького на Капри.
Скажи, дружище, чего это вы так ощетинились и даже пушки выкатили на платформу, - обратился я к нему за разъяснением.
А это против тебя, контрреволюционер, - захохотал Косарев. И тут я впервые узнал от него, что Уральский Совет объявил меня за увоз Романовых изменником революции. Я был ошеломлен. Так вот почему такое зловещее молчание встречал я всюду в пути и так меня встретили в Омске!
Мы пошли с Косаревым в какой-то кабинет, и там в присутствии некоторых членов Совета я в общих чертах обрисовал ему события и попросил его поехать вместе со мной поскорее на телеграф. Там мы вызовем Свердлова, от которого, во-первых, я получу дальнейшие инструкции, а во-вторых, он лично убедится, что я действую исключительно согласно предписаниям центра.
Ты армию-то распусти, - обратился я к Косареву.
Тебе смешно, - отшучивался Косарев, - а мы тут целый час во все свистки трубили. Такой переполох поднялся, можно было подумать, что революция на краю гибели.
И действительно, когда мы неслись на автомобиле к телеграфу, то и дело встречали вооруженные отряды. На наиболее важных пунктах города виднелись пулеметы, особенно тщательные меры охраны были предприняты в доме Советов - там, куда ни глянь, всюду угрожающе зияли дула пулеметов. На телеграфе нам пришлось пробыть порядочное время, пока удалось, наконец, вызвать Свердлова. Выяснив все вопросы и получив от Свердлова приказ немедленно возвратиться обратно, мы поехали с Косаревым в Совет. Там он дал распоряжение отправить по всему пути срочную телеграмму, аннулирующую телеграмму Белобородова.
Закончив дела в Омске, я попрощался с Косаревым и срочно выехал обратно, предварительно дав телеграмму Гузакову, чтобы он готовился к возвращению. Когда я вернулся, все было готово, и мы, не задерживаясь, пустились в обратный путь.
30 апреля, утром, без всяких приключений мы прибыли в Екатеринбург. Несмотря на раннее наше прибытие, екатеринбургские платформы были запружены народом. Как это вышло, что население узнало о нашем предстоящем приезде, мы не знали. Особенно большие толпы любопытных были сосредоточены на товарных платформах, куда пододвинули и наш состав.
Поезд стоял на пятой линии от платформы. Когда нас увидели, стали требовать вывести Николая и показать им. В воздухе стоял шум, то и дело раздавались угрожающие крики: "Задушить их надо! Наконец-то они в наших руках!" Стоявшая на платформе охрана весьма слабо сдерживала натиск народа, и беспорядочные толпы начали было надвигаться на мой состав. Я быстро выставил свой отряд вокруг поезда и для острастки приготовил пулеметы. К великому моему удивлению, я увидел, что во главе толпы каким-то образом очутился сам вокзальный 1 комиссар. Он еще издали громко закричал мне:
Яковлев! Выведи Романовых из вагона. Дай я ему в рожу плюну!
Положение становилось чрезвычайно опасным. Толпа напирала и все ближе подходила к поезду. Необходимо было принять решительные меры. Я отправил к начальнику станции Касьяна с требованием немедленно поставить между платформой и составом какой-нибудь товарняк, а наш поезд отправить на станцию Екатеринбург-2.
Крики становились все больше грозными. Чтобы на время, пока придет Касьян, образумить толпу, я как можно громче крикнул своему отряду:
Приготовить пулеметы!
Это подействовало. Толпа отхлынула, по моему адресу тоже полетели угрожающие крики. Тот же вокзальный комиссар исступленным голосом вопил:
Не боимся мы твоих пулеметов! У нас против тебя пушки приготовлены! Вот, видишь, стоят на платформе!
Я посмотрел в указанную им сторону. Действительно, там шевелились жерла трехдюймовок и кто-то около них копошился. Пока я таким образом обменивался любезностями, стараясь так или иначе выиграть время, вернулся Касьян, который, несмотря на всю происходящую суматоху, добился от начальника станции исполнения нашего требования. Тут же вскоре за приходом Касьяна мы увидели: в нашу сторону движется поезд. Через несколько минут мы были уже отделены от бушующей толпы стеной вагонов. Послышались крики и ругань по адресу машиниста товарного поезда, и пока толпа перебиралась в нашу сторону через буфера товарняка, мы, имея уже прицепленный паровоз, снялись с места и исчезли в бесчисленных путях Екатеринбургской станции, а через 15 минут были в полной безопасности на Екатеринбурге-2.
Посланный мною курьер в Совет к Белобородову вернулся и сообщил, что сейчас прибудут автомобили и представители Совета. Минут через 20 прибыли Белобородов, Голощекин и Дидковский, Белобородов вошел ко мне в вагон. Наша встреча была чрезвычайно сухая. Видно, Москва дала им всем хорошую головомойку - это чувствовалось по каждому шагу. Все формальности передачи Романовых председателю Уральского Совета проделаны были молча. Белобородов, как председатель Уральского Совета, написал расписку в получении от меня таких-то лиц.
Получив расписку от Белобородова, я передал им Романовых, а за ними сдал и остальных. Романовых отправили в Ипатьевский дом, а их придворных - в Екатеринбургскую тюрьму. На прощанье я сказал Белобородову, что требую созыва Уральского Совета, на котором надо принять соответствующий документ, аннулирующий их "знаменитую" телеграмму. Вечером был созван Совет. Мы с Гузаковым явились на это заседание. Мне начали чинить форменный допрос. Я решительно заявил, что если это допрос, то ни в какие дальнейшие разговоры вступать не намерен. Эсеры и Белобородов с Дидковским старались так поставить вопрос, точно я являюсь подсудимым, тогда как я пришел требовать аннулирования телеграммы. Страсти разгорались, и заседание затянулось на несколько часов. Для окончательного решения моего вопроса было решено вести дальнейшее заседание при закрытых дверях. Мы с Гузаковым вышли. Из зала слышались крики. Отдельные наивные голоса требовали моего ареста и разоружения моего отряда. Но обычное благоразумие товарища Голощекина одержало верх, и решено было вернуть мне <...> "исторический документ". Приехавших со мной семь человек из охраны решили почему-то арестовать. И обезоружить их поручили Гузакову.
Зная свой отряд и желая избежать всяческих недоразумений, я предложил Голощекину поехать со мной на вокзал. Сидя на извозчике, мы мирно беседовали с ним и разбирали все подробности. Наконец, он не выдержал и сказал:
Ваше счастье, Яковлев, что Ленин за вас! Все ваши действия он считает правильными. - Он крякнул, помолчал немного, а потом дружеским тоном продолжил: - Эх, Яковлев, революционность вы все-таки потеряли.
Это было уже для меня ново. Уральцы действительно крепко рассердились и, вероятно, никогда не простят мне своей собственной оплошности.
Из разговора с Голощекиным я понял, что от ярости уральцев меня действительно спасло только имя Ленина. По прибытии на вокзал мы вошли в наш поезд, где Гузаков разоружал членов охраны. Они обратились ко мне с протестом, но я мог только сказать одно, что это решение Совета, а чем оно вызвано, совершенно не имею об этом представления. Члены моего отряда были также возмущены подобным решением, но мы с Гузаковым сдержали их и приказали им приготовиться к отъезду. Голощекин как военный комиссар дал распоряжение, чтобы нас нигде не задерживали, простился с нами и вернулся обратно.
Вскоре после него ко мне заявился главный комиссар Екатеринбургско-Пермской дороги и заявил, что мне придется задержаться и отложить свою поездку.
Дорогой товарищ, - ответил я ему, - я не знаю и знать не желаю, по каким причинам вы заявляете мне это, но я должен ехать и поеду, хотите вы этого или нет, через час наш поезд будет в пути, и не советую вам пытаться его задержать! - Комиссар высказал по моему адресу какую-то угрозу и, злобно хлопнув дверью, вышел из вагона. Начальник станции был благоразумнее главного комиссара, не стал долго препираться, и мы, обеспечив себя всем необходимым, покинули Екатеринбург и направились в сторону Челябинска, а через день мы вернулись в Уфу, откуда меня Свердлов вызвал в Москву.
Наша встреча со Свердловым носила очень дружеский характер. Я сделал подробный доклад о перевозке, представил расписку Уральского Совета и вернул обратно свой мандат.
Совнарком признал все мои действия правильными и тут же назначил меня главнокомандующим Самаро-Оренбургским фронтом.