РОМАНОВЫ: ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО

Л.Ю.Костогрызова

(Екатеринбург)

Византийская концепция взаимоотношений царской и патриаршей власти и ее реализация на Руси

Модель отношений между светской и церковной властью, созданная в Византии и впоследствии заимствованная Русью с принятием христианства, отличается своеобразием. Вместо превалирования одной над другой предложена симфония властей, или такой союз церкви и государства, в основу которого положена не идея их противопоставления, а идея гармонии и согласия, сосуществования, а не стремления к подчинению друг друга.¹ Законодательно эта концепция закреплена во введении к VI Новелле императора Юстиниана (527–565), где говорится, что “величайшие дары Божии... — священство и царство. Первое служит делам Божеским, второе заботится о делах человеческих... если первое поистине беспорочно и украшено верностью Богу, а второе украшено правильным и порядочным государственным строем, между ними будет добрая симфония”². Подобные представления о взаимодействии церковной и светской власти существовали и ранее. Так, известны слова преп. Исидора Пелусиота: “Хотя весьма велика разница между священством и царством (первое — душа, а второе — тело), однако, они стремятся к одной и той же цели, то есть к спасению подданных”³. Для достижения поставленной цели государственная власть (император) должна была заботиться о внутренней и внешней безопасности подданных, их материальном благополучии, а церковная власть (патриарх) — об их духовном спасении, нравственном благополучии. Не случайно на протяжении нелегкой тысячелетней истории Византии все беды ромеев связывались современниками с падением нравов.

Однако идеал далеко не всегда достигается в действительности. Известный исследователь П.В.Безобразов заметил, что в истории Византии не понять ничего, если не различать теорию и практику — провозглашаемые законом нормы и их соблюдение.⁴ Если Юстиниан I и последующие императоры вплоть до VII в. пытались соблюсти установленную традицию, не превозносили чрезмерно свою власть и не вмешивались во внутрицерковную жизнь, то этого нельзя сказать о правителях исаврийской династии — императорах-иконоборцах. Уже первый император этой династии Лев III (717–740) заявил: “Воля моя — канон”, а в разработанном им законодательном своде — "Эклоге" — сделал упор на то, что “Бог вручил” ему “державу царства.., поручив... пасти вверенное ему стадо”, тем самым поставив свою власть выше патриаршей. Все императоры исаврийской династии склонялись на позиции цезарепапизма, то есть подчинения церковной власти государственной. С приходом македонской династии положение изменилось. И в составленной в 886 Эпанагоге мы читаем, что “император — это правовая власть, общее благо для всех подданных... задача императора — охрана и обеспечение существующих сил (народных) добрым управлением.., цель императора — благоденствовать. Задача патриарха — людей, которых он принял от Бога, охранять в благочестии и чистоте жизни... Цель патриарха — спасение вверенных ему душ... Государство составляется из частей и членов подобно отдельному человеку. Величайшие и необходимейшие части — император и патриарх. Поэтому единомыслие во всем и согласие царства и священства (составляет) душевный и телесный мир и благоденствие подданных”⁵. Здесь — разделение властей, направленных к достижению одной цели — блага империи. Но на практике мы вновь сталкиваемся с отступлением от идеала. Усилившаяся государственная власть, соблазняемая предыдущим опытом, вмешивается во внутренние дела церкви. Несмотря на запрещение собором 869 г. вмешательства императоров в избрание митрополитов и патриархов, василевсы продолжают всеми правдами и неправдами смещать неугодных и назначать удобных им предстоятелей церкви. По словам Г. Литаврина, с Х–ХII вв. стало нормой продвижение императором своего кандидата или выбор угодного из предложенных собранием митрополитов, и лишь изредка — “Божьим соизволением”⁶. Именно это вмешательство чаще всего приводят в пример исследователи, говоря о фактическом цезарепапизме в Византии. На первый взгляд, это действительно так. Но следует отметить, что выбор императоров не всегда был удачным для них. Вступив на престол, многие патриархи противились вмешательству в их дела, попыткам влияния на них со стороны назначившего их василевса, были случаи запрещения патриархом императорам входить в алтарь Св. Софии (Патриарх Николай Мистик — Льву VI, патриарх Арсений — Михаилу VIII) и даже отлучения их от церкви, кроме того происходило вмешательство первоиерархов в дела внутригосударственные (патриарх Афанасий I). Но были и такие случаи, когда сами патриархи просили императоров вмешаться в решение внутрицерковных проблем. Последнее особенно характерно для Палеологовского периода истории Византии (1261–1453). На наш взгляд, все зависело от личности самого императора или патриарха, хотя нельзя не учитывать тот факт, что со временем у императоров увеличилась возможность вмешательства во внутрицерковные дела, в силу того что последние были неразрывно связаны с внутренней политикой.

И церковная, и светская власть решали одни и те же проблемы, но с разных сторон, а столкновения возникали лишь по частным поводам между конкретными людьми и не относились к принципам взаимоотношений светской и церковной власти.

Восприняв византийскую идею “симфонии властей”, русская церковь использовала в своей деятельности опыт взаимодействия вселенской церкви с государственной властью. Не останавливаясь на взаимоотношениях между церковной и светской властью в допатриаршее время, довольно непростых и так же зависящих в большей степени от субъективных факторов, нежели от установленного идеала, рассмотрим реализацию концепции симфонии властей с момента учреждения патриаршества в России. По мнению Б.Успенского, “именно наличие в Москве царя определило в ней необходимость патриаршего престола”, то есть профессор ставит патриаршую власть в прямую зависимость от царской⁷ (он также говорит о симфонии власти, которая на русской почве претворяется в симфонию харизмы). Однако на примере деятельности первых десяти патриархов (до 1700 г.) мы видим, что это не так. Уже патриархи Иов (1589–1605) и Ермоген (1606–1612), на долю которых выпало Смутное время, твердо стояли на своих позициях и отказывались присягнуть самозванцам, призывая русский народ к борьбе с ними. В адрес патриарха Филарета (1619–1633) часто поступают обвинения в стремлении к узурпации власти, во вмешательстве в государственные делала. На наш взгляд, скорее следует согласиться с исследователем Л. Лебедевым в том, что в этой “уникальной в России ситуации, когда родные отец и сын становятся двумя главами единой православной державы... между церковью и государством устанавливаются подлинно родственные отношения”⁸, та самая симфония властей, при которой “великий государь кир Филарет” и “великий государь царь Михаил Федорович действовали в полном согласии, воистину как две главы одного орла”⁹. Царь Михаил не вмешивался во внутрицерковные дела и во время патриаршеств Иоасафа I (1634–1640) и Иосифа (1643–1652) (интересно отметить, что последний был избран по жребию).

Вопрос о симфонии власти обостряется с момента вступления на престол патриарха Никона (1652–1658). Причем если до недавнего времени его обвиняли в папоцезаризме, стремлении поставить свою власть выше царской, то сейчас чаще встречается другая точка зрения, а именно обвинение Алексея Михайловича в цезарепапизме и защита Никоном концепции симфонии властей. Так, архиепископ Серафим (Соболев) считает, что образование согласно 13 главе Соборного Уложения 1649 г. Монастырского приказа царем есть не что иное, как покушение на одну из главных основ симфонии — о почитании священства¹⁰. Патриарх, выступив против попирания священства, в защиту симфонии, потерпел поражение, так как в “Правилах касательно власти царской и власти церковной” и “Ответах патриархов” — документах Поместного Собора 1666–1667 гг. — значилось: “Патриарху же быть послушлива царю, яко поставленному на высочайшем достоинстве и отмстителю Божию”¹¹. “Правила” позволяли царю в случае конфликта с патриархом просто смещать последнего и утверждали: “Никто же не имеет толику свободы да возможет противиться царскому велению — закон бо есть”¹². И хотя в 1675 г. Монастырский приказ был упразднен, вышеозначенные решения Поместного Собора оставались в силе и позволили далеко не “тишайшему” Петру I после смерти патриарха Адриана (1690–1700) фактически ликвидировать институт патриаршества. Вместо прежнего согласия Церкви и государства устанавливался новый характер взаимодействия этих институтов, в основе которого лежит приоритет власти государственной и полное подчинение ей власти церковной.

Таким образом, возникшая и в большей или меньшей степени реализовавшаяся в Византии концепция симфонии светской и церковной властей пустила корни на русской земле и осуществлялась на практике до тех пор, пока усилившаяся царская власть не захотела подчинить себе Церковь окончательно. Однако, смеем надеяться, что теория симфонии не забыта и так или иначе будет применена в реальной действительности.

Примечания

¹ Николин А. Церковь и государство (история правовых отношений). М., 1919. С.15.

² Там же. С.278.

³ Там же. С.15.

⁴ Безобразов П.В. Очерки византийской культуры. Пг., 1919. С.55.

⁵ Николин А. Указ. соч. С.42.

⁶ Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. СПб., 1997. С.99–100.

⁷ Успенский Б. Царь и патриарх. Харизма власти в России. М., 1998. С.498.

⁸ Лебедев Л. Москва патриаршая. М., 1995. С.20.

⁹ Там же. С.25.

¹⁰ Архиепископ Серафим (Соболев). Русская идеология. СПб., 1994. С.148–150.

¹¹ Цит. по: Николин А. Указ. соч. С.73.

¹² Там же. С.74.