В.П.Семенко

(Москва)

Русская православная идеология — будущее России

Я хотел бы обратить внимание собравшихся на несколько достаточно очевидных положений.

1. За последнее время развернута достаточно сильная кампания в либеральной прессе против русской православной идеологии. В самой этой кампании, в ее внутренней логике я вижу ряд совершенно неразрешимых противоречий. С одной стороны, утверждается, что русская православная идеология с ее знаменитой триадой и принципиальным монархизмом — прибежище законченных маргиналов. Но маргинал, по определению, это тот, кто находится за пределами магистрального политического процесса, не оказывая на его ход абсолютно никакого влияния. С другой же стороны, продолжают (и все сильнее) говорить о внешней опасности, которую несет в себе эта идеология для России и всего мира. Очевидно, что маргинал, по определению, не может быть опасным. Если какая-то политическая идеология начинает представлять для кого-то реальную опасность, значит, о маргинальности здесь говорить уже не приходится. Ясно, что в этом месте своих рассуждений наши уважаемые оппоненты выдают себя с головой. Русская идея, оплеванная и оклеветанная в ходе либерального террора, практически вытесненная из информационного пространства телемагнатами и хозяевами прессы, обладает колоссальным созидательным потенциалом, чего до смерти боятся враги возрождения России.

2. Вместе с тем современный период нашей политической истории характерен тем, что, хотя либеральный проект к настоящему моменту потерпел в России решительное банкротство, крепко спаянная, хотя и немногочисленная группировка, сосредоточившаяся вблизи властных структур, продолжает его усиленно навязывать всей стране и этим самым структурам. В основе лежит идея встраивания России в мировой рынок, в мировой неолиберальный проект. Может быть, кто-то и не без оснований испытывает надежды на то, что ему удастся это "встраивание" в обмен на предательство интересов своей страны… Однако для всякого объективного наблюдателя достаточно очевидно, что никакое "встраивание" невозможно для России в целом. Многие идеологи нового неолиберального проекта (например, З.Бжезинский) прямо и открыто говорят, что в нем для России нет места. С другой стороны, вряд ли перспективным был бы и националистический изоляционизм. Россия должна представить миру собственную альтернативу неолиберальной глобализации, чуждую как "встраивания", так и националистического изоляционизма, альтернативу, основу которой составляет, конечно же, русская православная идеология.

Только империя, основанная на сверхцели, отсутствие которой и приводит к фактическому вымиранию ныне русского народа.

Путь к позитивному глобальному мировому проекту для России — усвоение идеи богоустановленности и богоугодности власти, бывшей основой его на протяжении столетий, идеи, не отделимой от учения о симфонии властей.

Церковь обращается к свободе человека, к его делающей осознанный выбор богоподобной личности. Цель церкви — спасение. Христианское же государство призвано ограничить греховные устремления вовне его падшей природы, ограничивая внешнее распространение зла, не давая ему захватить весь мир. Это и есть то, что апостол Павел называет "удерживающий теперь". Принуждение в христианском государстве не касается свободы выбора человека, которая относится к его личности; "внешнее понуждение" относится здесь к греховной и устремленной ко злу воле человека, которая есть свойство его природы. Задача христианской государственности — не подавление свободы личности, а как раз внешняя помощь последней в освобождении от "рабства греху", освобождении, которое само по себе является, конечно же, духовной задачей внутреннего человека.

Именно изложенную выше диалектику и имеет в виду преп. Ефрем Сирин, когда говорит: "От Царства — законы, от священства — отпущение. Когда обе мягки — неверно, а когда оба жестки — тяжело. Пусть первое будет суровым, а второе — милостивым во взаимном (букв.: "в раздельном" — В.С.) понимании задач каждого. Пусть гроза и любовь будут смешаны! Да будут наши священники милостивы, а наши цари суровы! Восхвалим Даровавшего нам двойную надежду!" Именно отсюда, из этой диалектики богоподобной человеческой личности и падшей, пораженной грехом человеческой природы и необходимости двух союзных, но разных сил, обращающихся к каждой из них, и проистекает идея симфонии властей, получившая богословское и практическое обоснование, начиная со святого равноапостольного царя Константина.

Качественно новый этап в истории монархии — новозаветная, прежде всего, византийская монархия, подробное учение о которой излагается в новеллах императора Юстиниана. Вот что говорят отцы шестого Вселенского Собора (680–681), обращаясь к императору, которого они называли "стражем Православия": «Христос любит подавать через вас мир Своим Церквам… Все мы единодушно и согласно взываем: "Господи, спаси Царя нашего (Пс. 19, 10), который после тебя укрепляет основание веры». Вторит им и святитель Григорий Великий (Двоеслов): "Благочестию Государей наших для того дана от Бога власть над всеми людьми, чтобы те, которые стремятся к добродетели, находили в них подкрепление, — чтобы путь на Небеса был шире — чтобы земное царство служило Царству Небесному". А епископ Евсевий Памфил Кесарийский, "отец церковной истории", прямо говорит:"Царь есть образ единого Царя всяческих" (ср. у святителя Иоанна Златоуста: "Через Духа святого Бог творил пророков, священников и царей"). Не приводим совсем уж хрестоматийные высказывания святителя Филарета Дроздова и других русских авторов XIX в.

Рассуждая о симфонии властей, мы не можем без грусти и некоторого мистического ужаса лицезреть нынешнее состояние современной российской власти, которая, начиная с 3 марта 1917 г., вся основана на идее самозванчества, на искажении истинного понимания харизмы власти.

Многочисленные "харизматики" хотят обладать "харизмой", по большей части не веруя или мало веруя в Того, Кем она даруется, и находясь в реальности вне спасительной ограды Церкви. Харизма власти оказывается в их понимании в конечном счете не чем иным, как даром самозванчества, то есть способностью узурпировать и силой удерживать власть. Вполне возможная здесь (и иногда используемая) ссылка на Бога (дескать, только Бог может лишить меня власти) есть в контексте сказанного ссылка на не существующий для самого "харизматика" фактор, на то, чего нет, и в конечном счете идентична высказыванию: "Попробуй отними". Но если есть горячее желание "харизматизма" без веры в его Источник, то личная "харизма" непременно будет дарована, но только не Богом, но той личностью, которая по собственному представлению является Его исконным конкурентом. Поскольку последний является "обезьяной Бога", пародистом и насмешником, то все новоявленные "харизматики" (как и самозванцы периода Смуты) лопаются как мыльные пузыри. (По той же причине лопнула и лжеимперия, созданная темными бесовскими "харизматиками" В.И.Лениным и И.В.Сталиным). Я настаиваю на том, что именно таков точный богословский смысл современного российского "харизматизма".

Все вышесказанное заставляет нас задуматься о совершенно особом значении для новейшей истории царя-мученика Николая Александровича. Только святой, стяжавший свою харизму личным подвигом, не будучи при этом "правильным" харизматиком, может возглавить покаянное движение народа к восстановлению нормального богоугодного порядка власти (как, к примеру, преподобный Сергий в период смуты); между тем в данном случае мы имеем дело со святым, являющимся при этом еще и богопоставленным монархом. Ибо отречение могло стать (и стало) отречением царя от трона, но не могло быть, в силу принципиальной невозможности этого, снятием с себя регулярной харизмы царской власти (ибо ее дарует и, стало быть, может отнять только Бог). Духовная связь со Христом, подаваемая в помазании на царство, не могла уничтожиться с утратой короны и с физической гибелью самого монарха, с его уходом с лица земли. Но, приняв мученический венец, государь стал обладателем еще и высшей харизмы, самого высокого дара, дара святости, превзойдя тот недостаток природной одаренности к власти, который у него реально присутствовал. Святой царь Николай является обладателем наивысшей доступной человеку харизмы, ибо соединил царский венец с венцом мученическим, регулярную харизму царской власти, подаваемую в венчании и помазании на царство, с харизмой личной святости. В своей власти святого царя, в своей личности он мистически осуществляет симфонию властей и симфонию харизм, превышая всякую мыслимую харизму и уступая лишь власти Царя Небесного. И именно он, царь-мученик, чья харизма не отнята, но, напротив, восполнена вторым крещением мученической кровью, станет, по нашему упованию, подобно преподобному Сергию, вождем того земского движения, которое в конечном счете приведет к восстановлению монархии в России.

Николай Александрович — завершитель сакрального цикла русской монархии, дополнившей "святость" регулярной харизмы (как бы положенную по должности) святостью личного подвига. (Подобный же подвиг Бориса и Глеба, отказавшихся во имя смирения от борьбы за земную власть, мы видим в основании российской державы.). Он в своем новом качестве станет и началом нового цикла.

Из всего сказанного вполне понятно как бешеное сопротивление чаемой всем церковным народом канонизации святого царя, оказываемое безбожными, либеральными силами во всех сферах общества, так и значение ее. Канонизация царя-мученика есть отнюдь не придание ему святости как таковой, а общенародное и общецерковное призвание того святого, который Самим Богом предназначен для возглавления акта покаяния народа и движения его к восстановлению учрежденной Богом монархии.